Улитка Маёй

001

Я встретил Хачикудзи Маёй четырнадцатого мая, в воскресенье. В тот день вся страна отмечала День матери. Любишь ты свою мать или ненавидишь, в близких с ней отношениях или не очень, покуда ты японец, вместе со всеми ты празднуешь День матери. Ну, само по себе это пришло к нам из Америки. Такой же праздник, что и Рождество с Хэллоуином и Днём святого Валентина. Как бы то ни было, четырнадцатого мая самые высокие продажи гвоздик за все триста шестьдесят пять дней в году, и в каждой семье раздаются «купоны на массаж плеч» и «купоны на помощь по хозяйству». Ну, не знаю, сохранился ли такой обычай до сих пор, но четырнадцатого мая того года, в День матери, было именно так.
В тот день.
В тот день, в девять утра.
Я сидел на скамейке какого-то незнакомого парка. Глядел как дурак на по-дурацки голубое небо и маялся от безделья в незнакомом парке. Какой там незнакомый, я даже ни разу не слышал о нём.
На входе висела табличка «浪白公園».
Понятия не имею, читается ли «浪白» как «Намисиро» или «Рохаку», или вообще как-то по-другому. Возможно, это как-то связано с историей парка, тогда мне уж точно неоткуда знать. Конечно, ничего такого в том, что я не знаю. Проблем от этого никаких. Я пришёл сюда не с какой-то целью, просто мчался наобум куда глаза глядят на горном велосипеде и в итоге оказался в этом парке, только и всего.
Всё-таки есть разница между «посещением» и «попаданием».
Хотя для других, наверное, не будет никакой разницы.
Я оставил велосипед на велосипедной стоянке у входа.
На заброшенной и открытой всем ветрам велосипедной стоянке стояло ещё два «объекта», и не разберёшь то ли это груды ржавчины, то ли велосипеды, ну, в общем, других велосипедов там больше не было, окромя моего горного. В подобные моменты ощущаешь жуткую пустоту от того, что раскатываешь на горном велосипеде по заасфальтированным дорогам, но знаете, эту пустоту я постоянно ощущаю и без подобных моментов.
Парк довольно большой.
Но игровым оборудованием обставлен скудно. Наверное, из-за этого и кажется таким просторным. Качели в углу да песочница с гулькин нос, ни тебе горки, ни лабиринта, ни даже перевесов. Во мне, как третьекласснике старшей школы, этот парк, наверное, должен вызвать ностальгию, но, если честно, в сердце у меня поднималось диаметрально противоположное чувство.
И чего он вообще такой? Посчитали старое игровое оборудование опасным и, обеспокоившись безопасностью детей, решили убрать? Даже если так, впечатления это не изменит, и вообще, как по мне, эти качели явно поопасней будут. И как-то неожиданно я вдруг отчётливо осознал какое же чудо, что я сейчас цел и здоров.
В детстве каких только безумств не вытворял.
Так что ностальгией тут и не пахнет.
К тому же.
К четырнадцатому мая того года моё тело уже где-то полтора месяца как нельзя назвать просто целым и здоровым... Однако сентиментальность, пустившая глубокие корни в моём сердце, похоже, ещё не успела принять эту реальность. Да и вообще, если честно, с таким за несколько месяцев не справишься. Наверное, и целой жизни не хватит.
Но, подумал я.
Даже несмотря на отсутствие игрового оборудования, здесь как-то слишком пустынно: кроме меня, никого. А ведь сегодня воскресенье. Обставлена площадка, конечно, скудно, но от этого она же только просторней, можно и в бейсбол сыграть с резиновым мячиком и пластмассовой битой. Или нынешние дети уже не играют в бейсбол или, хотя бы, в футбол? Только дома сидят да в видеоигры гоняют?.. А может, на дополнительных занятиях? Или просто решили побыть хорошими сыновьями и дочерьми и празднуют День матери?
Как бы то ни было, в это воскресенье в парке никого, кроме меня, даже больше — такое чувство, что во всём мире не осталось больше ни одного человека. Каким бы преувеличением это не казалось, но сейчас я ощущаю этот парк своим полноправным владением. Словно и домой больше никогда возвращаться не нужно. Лишь я, лишь я один... Хм. Нет, был один. Сейчас здесь не только я. Прямо напротив скамейки, на которой я сижу, по другую сторону площадки, в углу парка у стального стенда с картой этого района стоял какой-то ребёнок и изучал карту. Он стоял ко мне спиной, так что не знаю, какого он пола. Зато у него впечатляюще огромный рюкзак за спиной. И в тот момент, когда у меня на сердце потеплело, и я уже начал думать, что нашёл себе товарища, этот школьник, поизучав карту, что-то там для себя решил и вышел из парка. Остался лишь я.
Снова один.
«Такой», подумалось мне.
«Братик».
Вдруг вспомнились слова младшей сестры.
Слова, что она так небрежно бросила мне в спину, когда я вылетел из дома на горном велосипеде.
«Братик, вечно ты такой...»
Эх.
«Чёрт», — подумал я, и если раньше глядел в небо, то сейчас опустил голову и смотрел прямо на землю.
Мрачные мысли затопили меня, словно берег во время прилива.
Только я глядел в небо, полный умиротворения, как уже снова ввергся в пучины отвращения к своей ничтожности. Наверное, можно назвать такое чувство самоненавистничеством... Обычно я не какой-то там страдалец, даже больше: я вообще никак не связан со словом «страдание», но очень редко, в такие дни как четырнадцатое мая — когда проходят какие-то праздники — почему-то вхожу в такое состояние. Особая ситуация, особая конфигурация. Я весьма падок на подобное. Теряю самообладание. Не чувствую земли под ногами.
Ах, нет ничего лучше обычных будней.
Поскорей бы уже завтра.
С такого вот щепетильного состояния и начался эпизод про Улитку. Вспоминая его сейчас, могу сказать, что не будь у меня этого состояния, этот эпизод и вовсе бы не начался.

002